Я просто знал, что мне надо написать
Лидия Михальченко
Дмитрий Флорин — бывший ОМОНовец, участник «контртеррористической операции» в Чечне, журналист, автор книг и фильмов, ныне политэмигрант. В настоящее время Дмитрию опасно возвращаться в Россию. О бегстве от России, а также о войне в Чечне, о примирении с бывшими врагами, о службе в полиции, о фильмах про постмайдановскую Украину, о работе с Саакашвили Дмитрий рассказал в интервью.
— Я уехал в мае 2015. Уехал в Украину, вдохновленный Майданом. Годом ранее я еще пытался в Москве работать в партии Яблоко. Разочаровался.
Самое яркое, что удалось там сделать — конференция по Чечне в ноябре 2014 года.
“Война в Чечне, политические ошибки и военные преступления”. Она шла пять с лишним часов. Конференция была посвящена 20-летию начала первой войны в Чечне и началу войны в Украине. Аналогичную конференцию я провел в Киеве в 2015 году. Она называлась “Война в Украине, чеченское зеркало”.
Мы хотели показать схожесть этих войн. Я считал, что на конференции в Яблоке важно говорить о ныне идущей войне в Украине.
Как в 89 году началось с войны в Карабахе, так и идут до сих пор эти войны. И везде “уши кремля” висят. До этого никакой оценки этим войнам не дали и финиша не было. Ни в Абхазии, ни в Чечне.
Я мечтал жить в Одессе. Мои родители оттуда. В первую же неделю пошел на Одесскую киностудию, там проходили Дни грузинской культуры, и встретил там Мишу Саакашвили. Взял у него первое интервью. Его уже тогда Порошенко отправил на губернаторство в Одессе.
— Уезжая из России, ты уже знал, что иммигрируешь, или это планировалась как временная мера?
— Сначала поехали с семьей на разведку. Дочке тогда было всего полгода. Но мы были настроены из России уезжать. А когда война в Украине началась, меня вообще “ломало”, потому что родители оттуда. Большой кусок меня, половина жизни это — Украина. Тем более там реформы, Майдан. И мы решили ехать туда, помогать стране и бороться с совком. Прожив там месяц, мы на неделю вернулись в Москву, собрали вещи, заказали машину, загрузили и отправили в Украину, где снимали дом. Собирались там навсегда остаться жить. Думали о виде на жительство. Правда, процесс растянулся на полтора года и был ужасно сложным, тяжелым, выматывающим. Я тогда уже работал в информагентстве кабинета министров Укринформ, проводил там конференции, мультимедиашколы. И все равно все уперлось в одесскую миграционную службу. Это был такой клубок коррупции! Я понимал, что все это можно решить взяткой. Но я приехал не для этого и я уже работал с Мишей, освещал его деятельность, которая строилась на борьбе с коррупцией.Дать взятку — значило бы пойти против своих принципов. И мы добивались решения без нее.
— О чем были твои фильмы украинского периода?
— В 2016 году я снял фильм “Легко ли быть патриотом”. Девять серий вышло. Я находил разных “непопсовых” людей. Рассказывал о женщине, которая жила на две страны, Украину и Грузию, о музыкантах, о Надежде Савченко, о Алексее Горбунове, прекрасном актере, который после Майдана бросил все в Москве и вернулся в Киев, (он сам оттуда), невзирая на все проклятья. Вернулся и начал бесплатно ставить прекрасные спектакли по Велимиру Хлебникову. Находил чаще всего бессеребреников. Потом я решил сделать фильм о событиях 2 мая 2014 года в Одессе — пожар в Доме профсоюзов со множеством жертв. Выяснил, что в тот день с утра в городе не было никакой власти. Начались бои, когда колонна патриотов столкнулась с засадой любителей русского мира. Появились первые погибшие. Милиция сбежала, госорганы не работали, вообще ничего не работало.
Шел бой в центре города и эпилогом этого боя стала случившаяся трагедия. Главный спикер в фильме — лидер Правого сектора Сергей Стерненко.
А в России к тому времени уже так раскрутили ужасы про правый сектор, так пугали всех!
Фильм вышел, а через некоторое время пришло письмо из Ютуба, что Роскомнадзор по постановлению Генпрокуратуры признал фильм экстремистским. Мне предлагали по-хорошему его убрать. Я быстро перевел ролик на учетную запись Укринформ. Чтобы сохранить.
И следом написал две большие статьи. Первая называлась “Итак я экстремист, что делать?” вторая “Роскомнадзор vs Укринформ”. Я подробно объяснил, почему я считаю, что мое творчество — это нормальная работа международного журналиста. Я провел исследование, там нет ничего экстремистского. Я отказываюсь уничтожать фильм. Потом Ютуб прислал мне новое предупреждение, что ролик вносят в реестр экстремистских материалов. А я — атор. Тут я понял, что мне нельзя возвращаться в Россию, ведь я теперь экстремист.
— Почему не сбылась мечта остаться навсегда в Одессе?
— В 2017 году, начались гонения на команду Саакашвили. Он ушел с поста губернатора. Началась охота за всеми, у кого не было украинских паспортов. Членов его команды начали отлавливать и депортировать, сажать, арестовывать. И грузин, хотя им в Грузии светили большие неприятности, сливали и сдавали туда. На военных самолетах отвозили в Грузию из Украины. У нас родилась вторая дочка. Первая родилась в Москве, вторая в Одессе. Вторые роды стали кошмаром в жизни нашей семьи. Мать и ребенок чуть не погибли.
Жена (теперь уже бывшая), будучи в роддоме, все записывала, фиксировала, собирала все бумажки, вела аудиозаписи. Как с нее требовали деньги, как унижали, в том числе и потому, что мы приехали из России. Она сделала большое расследование. Я в Киеве потом встречался с Ульяной Супрун, министром здравоохранения, передавал все материалы, Маше Гайдар писал, она тогда в областном совете одесском здравоохранение курировала. Сначала они проявили энтузиазм. Я прошел антикоррупционные комиссии при минздраве. Но ничего не произошло. А потом пришло письмо в Укринформ от одесского облздрава. Юристы ведомства и одесского роддома в очень хамской форме заявили, что если в ближайшее время не будет опубликовано опровержение, то они подают в суд. В письме говорилось, что нас чуть ли не Путин заслал в этот роддом, чтобы мы украинский минздрав развалили и статьи были написаны на заказ.
— Действительно, крайне стрессовая ситуация, особенно для женщины.
— А тут друзья из Италии пригласили нас на летний отдых. Но не получилось напрямую поехать из-за сложностей с визой, зато визу дали финны. Мы приехали в Финляндию в 2017 году летом. Жили месяц у друзей. За это время произошло несколько интересных событий в Украине, в том числе, связанных с Саакашвили… его самого депортировали в какой-то ужасной форме, забросили в Варшаву с мешком на голове. Перед этим еще на вертолете над Киевом катали, хвосты срубали. Мне посоветовали: если есть возможность, пока в Украину не возвращайся, непонятная обстановка. История с роддомом, работа на Мишу, плюс — вы россияне…В Одессу дороги не было.
— Но ведь не зря там поработал?
— Да. Успел провести в Украине две мультимедиашколы для украинских журналистов… Конференцию с Аминой Окуевой (убита в октябре 2017) провели. Кроме того, я съездил на Донбасс в Марьинку, сделал два фильма с передовой. Было сложно добиться аккредитации. Благодаря Укринформу мне сделали аккредитационную карту. Я поехал с капелланом, войсковым священником, с моей коллегой из Укринформ. Наш фильм потом занял третье место на киевском международном кинофестивале.
Лазили по позициям, я снимал ночные обстрелы. Пока мне осколок перед носом не пришел. Тогда я подумал, что хорош уже. Уполз, за печку забился. Высунул камеру из окна поснимать обстрел, чтобы показать, как минские соглашения работают.
Мы с коллегой всю ночь лежали там на полу, она мне всю жизнь пересказала. Страшно было. Она первый раз так под обстрелом. Было интересно наблюдать, как люди себя в экстренной ситуации ведут… У нее была такая реакция: пока говорю, значит я живая.
— Ты решил стать беженцем в Финляндии. Как проявлялось преследование?
— В Хельсинки за нами слежка началась, фотографии наши выкладывали в сети. Я не хочу говорить , кто это делал, так как это небезопасно. Из Хельсинки меня эвакуировали и спрятали в другом регионе страны. Но даже это не помогло, хотя мы жили под другими именами, за нами полиция смотрела.
В 2018 году летом Путин приезжал в Финляндию. За два дня до этого мы увидели, что в нашем городке появились какие-то русские. Начали возле нас крутиться. Один ходил в майке с логотипом Бэтмена. Такой же логотип с летучей мышью, как у военной разведки российский. Как-то вечером мы вернулись домой, а у нашей двери лежат две синицы с простреленными головами. Все это мы сняли, зафиксировали, сообщили в полицию. Мы это расценили как предупреждение, намек, чтобы сидели тихо. То есть, если “высунемся”, то могут и грохнуть.
— Было страшно?
— В России была хуже ситуация. Но я был уверен, что я со своим опытом… Десантник, все-таки ОМОНовец, если что, я успею всех вычислить, схватить семью и свалить. Осознание, что можно не успеть, пришло только когда мы переехали в Европу. Я читаю свои старые материалы про Чечню, которые мне раньше казались очень страшными и я думал, что меня после них убьют, а сейчас думаю, да ладно, фигня.
Раньше, пять-десять лет назад, когда я что-то писал про Чечню в Новую газету, я какие-то вещи или не упоминал, или обходил острые углы, сглаживал. У меня был стопер в голове: нельзя говорить полностью все, потому что ведь голову оторвут.
Находясь за пределами России больше пяти лет, я могу писать все реально как было, не стесняясь, не боясь ничего. Было это? Значит надо писать. Никаких ограничений и самоцензуры, даже небольшой, уже нет.
— Расскажи о цензуре в России.
— Работал в газете “Труд”, “Московские новости”. Им требовалось, чтобы я писал в рамках разрешенного “загончика”. Редактор газеты Труд буквально зачитывала мне инструкцию, как я должен писать материалы. И говорит мне, ну что же вы не записываете? Говорю, ну что же я буду диктофоном работать.
Но самое обидное цензурирование было, когда я в “Московских новостях” работал. Их тогда купило РИА Новости и к себе в здание перевезли. Я начал снимать бесплатно для сайта МН, надеялся, что меня переведут в мультимедийную редакцию. Ходил на разные мероприятия, делал для них видео и фоторепортажи. Они обещали, но все тянули. А спустя время после увольнения я узнал от бывшего сотрудника, что, оказывается, меня “не пропустила” служба безопасности РИА Новостей. Якобы потому, что ранее я работал на сайте “Кавказский узел”, и в Новой газете, критические статьи про власть писал. Никто не хотел этого в открытую говорить, поэтому просто “динамили”. Оказалось, что интернет редакция “МН” сидела под каблуком у РИА Новости. Отцензурировали меня.
— Расскажи, как ты писал про Кавказ.
— В Кавказском узле я себя чувствовал как рыба в воде. Кавказ это моя тема, а приходилось много общаться с правоохранительными органами. Я знаю, как с ними разговаривать. В беседе я мог упомянуть, что тоже в милиции работал и их это располагало ко мне. Мне нравилась работа. Если бы не проблемы внутреннего менеджмента с руководством Кавказского узла, я бы оттуда не ушел. Было сознание, что мы дело важное делаем. Не заказуха, не для отмыва денег издание.
Успел пообщаться с Натальей Эстемировой (чеченская правозащитница, убита в 2009). Она, работая почти из закрытой, в плане информации, Чечни, обнародовала важные данные. Это спасало жизни. Никто кроме Кавказского узла не брался о таком писать. Я чувствовал себя на своем месте. Но все сгубило не очень правильное управление этим изданием. Для меня работа на Кавказским узле закончилась больницей и сердечным приступом.
— Финляндия — созвучная тебе страна?
— Я жил во многих странах. Здесь социализм, о котором нам в пионерские годы рассказывали, что вот так все будет, все люди братья. Не ощущается разницы между богатыми и бедными. Мне нравится финское государственное устройство. Самое страшное преступление в Финляндии это неуплата налогов, — ты воруешь у детей, у стариков, у всех. Здесь нет заборов вокруг домов. Здесь нет роскоши, нет дворцов, супер дорогих машин. Все уравнено. У богатых берут налоги и дают пособия тем, кому средств не хватает на жизнь. Профсоюзы тут очень сильные и люди живут абсолютно спокойно. Человек знает: если потеряет работу, получит пособие в размере зарплаты, пока не устроится на новую. Социальная поддержка, соцзащита работают просто идеально. Мне с моей вечной борьбой за справедливость эта страна очень подходит.
— Не за что бороться?
— Бороться всегда есть за что, проблемы есть везде. Вопрос, какие. Здесь даже проблема миграции не выглядит остро, в отличие от Италии и Греции. Потому что во-первых сюда меньше едут, здесь же холодно. Нет прямых путей из Африки, чтобы сюда добраться. Через Россию, я знаю, идут потоки. Мне рассказывали, что когда был чемпионат мира по футболу в России, давались облегченные визы болельщикам. Ну а уж когда война в Сирии началась, это всех коснулось. Но в Финляндии их распределяют, включают в программы трудоустройства, интеграции. Людьми действительно занимаются. Нет такого, что приехал, тебе дали конуру и сиди там. Я слышал такие кошмары про Польшу. Здесь действительно самая главная ценность это человек. Потом уже все остальное — флаги, государства, политика.
О знакомстве с Масхадовым
— Ты знаком с Анзором Масхадовым. Расскажи, как это вышло?
— Это было какое-то мероприятие несколько лет назад, в связи с датой гибели его отца. Аслана Масхадова. Я до этого видел в фейсбуке имя Анзор Масхадов. Я написал. Можно сказать, извинился за то, что так получилось с его отцом. В октябре 2001 года я в составе федеральных сил в Чечне принимал участие в операции по поиску, захвату и уничтожению его отца в Ножайюртовском районе. Анзор ответил, что не обижается, он понимает, у нас была такая работа. Что если я размышляю, пытаюсь осознать и понять, что произошло, это уже хорошо.
— Какой реакции ты ждал от него?
— Никакой. Я просто знал, что мне надо написать. Будучи на войне, я на себя смертного греха не брал, я никого не убивал. Получилось даже так, что спас нескольких человек, в том числе и невыполнением приказа. Конечно, я верил, что Анзор не будет мне писать, “сдохни собака, у тебя руки по локоть в крови…”
Мы спокойно пообщались. Прошло несколько лет и вот буквально этим летом возникла идея поехать к Анзору и снять про него фильм. Мы созвонились и проговорили всю ночь. Сопоставляли то, что я знаю и то, что знает он. Мы договорились, что когда я приеду, я покажу фотографии операции, в которой участвовал в 2001 году. А у него есть фотографии операции с ичкерийской стороны. Он воевал в первую войну, а во вторую уехал, но связь держал и у него есть большой архив тех лет. Говорит, многие материалы нигде не публиковались. Говорил, что когда он дает интервью, в Чечне начинаются неприятности у родственников, которые там остались.
Мы с ним решили так. Есть в УК РФ статья о неоказании помощи лицу, находящемуся в беспомощном состоянии. То есть, кто стоит рядом и ничего не делает, уже совершает преступление. И мы, обладая такой информацией, если мы не будем ее публиковать в открытый доступ, мы не очень правы. У нас самих уже все нормально, мы в Европе, все сложилось, но этот гнет, что мы не рассказали, будет нам мешать.
Ведь если бы с Чечней разобрались тогда и поставили в конфликте логическую точку, не было бы потом войны с Грузией, потом с Украиной… Все идет по одному сценарию, и не заканчивается и у конфликтов нет решения. Понимаешь? Не мы воевать хотели, а товарищи, которые сидят в Кремле и не только. Люди воевать не хотят. Люди хотят работу, семью, спокойствие. Но когда война вокруг, выбора не остается.
Меня в составе милиции посылали спасать мирных жителей от международных террористов, а чеченцы защищали свою родину.
Не было такого, что чеченцы решили напасть на Россию, потому что они русских не любят, или русские хотели напасть на Чечню, потому что им чеченцы не нравятся.
Я говорил об этом серьезно в 2009 году, когда первый раз с ичкерийцами встретился в Финляндии, и в 2010 году когда я после конференции в Каунасе случайно познакомился с человеком, с которым мы непосредственно воевали друг против друга в одно время в одном месте. У нас был шок. Мы не знали, что делать. Это было крышесъемно.
Десять лет прошло, и что? Нам продолжать друг друга убивать? С их стороны были потери, с нашей тоже. Мы пришли к выводу: никто этой войны не хотел. И надо разбираться с тем, почему она началась, если никто не хотел? Если бывшие враги начнут с этим разбираться, то у товарищей в Кремле взорвутся головы.
В Киеве мы устроили конференцию с Аминой Окуевой. Был я — бывший омоновец и гражданин России, Амина — украинка чеченского происхождения, в ВСУ воюет, и был еще Алексей Савич, бывший командир батальона Киевская Русь, которые первыми на Донбас ехали защищаться.
Нас столкнули лбами, сделали все, чтобы мы друг друга ненавидели и хотели убить. Тем не менее, если мы говорим, общаемся, то проблема не в нас.
— Не было барьера — вот так подойти поговорить с тем, кто стрелял в тебя?
— Тогда в Каунасе этот человек, Али, приехал к нам в гостиницу, чтобы поговорить. Позвонил, попросил выйти. Я просто встал и пошел. Ни о чем не думал. Уже потом анализировал, а вдруг бы мне нож в горло воткнули? Мало ли, вдруг у него на той войне кто-то погиб и он бы мне отомстил. Обо мне же известно, что я был в Чечне, был в составе ОМОНа. Но нет. Мы стояли под дождем у гостиницы и долго разговаривали. Он приехал с еще двумя чеченцами, наверное, подкрепление. Мы разговаривали, нашли общее между нами, даже смеялись с армейских приколов, жизненных. Мы нормальные живые люди, почему же мы друг друга убивали?
— Удалось разобраться?
— Удалось понять, что войной ничего никому не докажешь. Посмотрите, как относится государство к людям, которых отправляет на войну? Какие у людей пенсии, какие зарплаты? Что вокруг происходит, посмотри — вот за это нас посылают воевать? Скажем, в Финляндии я всегда буду с удовольствием платить налоги, потому что я вижу, куда эти налоги идут. А в стране, где постоянно воруют и граждан с дерьмом смешивают, и ты сам никому не нужен… За что воевать? Куда? На тебя разве кто-то нападал, или делал тебе что-то плохое?
Мы пришли к выводу, они военные, я военный, мы просто выполняли свою работу, но работа изначально была системно неправильной.
Если напал враг — надо идти и защищать. Чечня на Россию не нападала, так зачем мы туда ехали? Мы во что-то верили. Дополнительная мотивация появилась, когда наших начали убивать — отомстить. Потом это было тяжело остановить.
— Ты работал с Михаилом Саакашвили, который сумел в Грузии реформировать всю полицейскую систему так, что она приобрела человеческое лицо. Возможно ли, на твой взгляд, такое в России?
— Это зависит все от власти, конечно. Конечно, начинать надо “сверху”, но царь один все не сможет делать. Не сможет ходить за каждым ментом и следить, чтобы тот выполнял закон. Сменить самосознание граждан, чтобы понимали, что они граждане, а полицейские это просто люди, которым ты платишь зарплату своими налогами. Это нанятый работник, а не спустившийся с неба архангел, который может делать с тобой все что угодно. Научить граждан, что им необходимо контролировать правоохранительные органы. Ты можешь и должен полицейского приструнить, но для этого нужно, чтобы и судебная система работала. Полицейский должен знать, что ответственность за нарушения закона неотвратимо наступит. Некоторые идут работать в полицию просто от беззакония и вседозволенности. За избиение митингующих еще и премию дадут. Пока судебная система не работает, хоть каждый год проводи эти реформы, ничего не получится.
— Ты рассматривал возможность возвращения в Россию?
— Для этого должна смениться действующая власть, при ней ничего не получится. Если человека сажают в тюрьму только за то, что он пишет про коррупцию чиновников, то это атака на основные свободы.
Я считаю в московских акциях “Допускай” не было никакого смысла кроме освещения жестоких задержаний. У народа куча неприятностей — уголовные дела, проверки, участников ловят, сажают. Во власти ничего не меняется. Протест раздавили и разорвали на куски изнутри. Пока власть так действует, в Россию опасно возвращаться. Если я вернусь сейчас, думаю меня радостно встретят в аэропорту и повезут в заранее приготовленный “номер” в изоляторе Лефортово.
— У тебя сыну 17 лет, он пойдет в российскую армию?
— Я думал об этом. Да не дай бог. У него плоскостопие, но его уже признали годным. Думаю, из-за перехода на годичный срок службы вместо двух, в армии нехватка кадров, тем более, Россия ведет войны и не очень много идиотов сами хотят в армию. А сын уже работает как педагог с детьми в лагере, он президент своей школы, у него перспективы. Откупить его от армии денег нет. Мне сказали, что в Москве это миллион рублей стоит. Ну а отпустить его в армию, а потом смотреть в ютубе, как пленных срочников на Донбасе, которые даже не знали, где они находятся, так как их везли “на учения в Ростовскую область”, это тоже страшно. Была бы нормальная армия, было бы почетно сына туда отправить, а пока это опасно для жизни.
Лидия Михальченко
Исследовательница Свободной России
P.S. Вечером, через несколько часов после обнародования этого интервью, Дмитрий Флорин, впервые открыто рассказавший о символической угрозе в виде двух синиц с простреленными головами у дверей своей квартиры в день приезда Путина в Финляндию, нашел новый труп птицы. На этот раз у себя на балконе. Большая домашняя курица со свернутой головой. Такие не умеют высоко летать. Попасть на балкон Дмитрия случайно, а тем более, со скрученной головой, эта птица не могла. Полиция Финляндии уведомлена об инциденте. Адрес Флорина теперь на особом контроле. Дмитрий считает случившееся очередным актом психологического давления и попыткой запугать, “закрыть рот” журналисту.